По лезвию ножа
Автор: ElenIka
Пэйринг: Гарри Поттер, Новый персонаж, Новый персонаж
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU/ Драма/ Приключения
Размер: макси
Статус: 6 глав - замерз
Саммари: Мавр сделал свое дело - мавр может уходить. Герой победил злого волшебника - и про него тут же забывают. Одинокая, полная лишений, жизнь Гарри Поттера подходит к концу, но... Но вдруг кто-то на небесах даст ему шанс прожить ее заново?
читать дальше
Глава 1
Я бережно листаю рассыпающиеся от старости страницы – книжке, которая лежит передо мной, больше ста лет, и ровно сто лет прошло с тех пор, как в ней была сделана последняя запись.
Мне так страшно – сегодня я поеду в Хогвартс. Совсем скоро поезд будет уносить меня от дома, от родителей и близких далеко-далеко.
Я боюсь того, что ждет меня в новой жизни. Я знаю наизусть все учебники, но я еще не пробовала колдовать, и ужасно волнуюсь – а вдруг у меня ничего не получится... Профессор Макгонагал, которая приезжала к нам домой, сказала, что в Хогвартсе учится много маглорожденных детей, но… Но вдруг я уже не смогу знать магию так же хорошо, как и остальные. Не смогу стать частичкой того мира, в который собираюсь вступить.
Мама и папа долго не верили в это, но я сразу же поняла – магия существует. Мама, папа – я сделаю все, чтобы они гордились мной. Я стану лучшей в Хогвартсе. Обещаю.
Это первая запись в ней – первая запись в дневнике Гермионы Грейнджер, девочки, которая на тот момент только узнала, что она волшебница, и теперь трепещет в ожидании чуда.
Она чувствовала почти то же самое, что и я – она была совсем ребенком, наивным и впечатлительным, жадно заглатывающим все о магическом мире, что могла. Тогда, когда ее рука выводила эти строки, они не знала еще ничего о боли, о тяжести выбора и о страхе потери.
Это писала моя Гермиона – такая, какую я увидел после того, как мы спасли ее от тролля, такая, какую я видел все последующие годы.
В Хогвартсе так красиво, что захватывает дух – чего стоит один только потолок над Большим залом – на нем видно звездное небо. А еще тарелки здесь наполняются сами по себе, а по коридорам летают привидения (они не страшные ни капельки, честное слово)!
Я попала в Гриффиндор. Там замечательные ребята, добрые и всегда готовые придти на помощь. Гарри Поттер – тот самый мальчик, что упоминается и в «Истории Хогвартса», и в «Великие Победы и Поражения» и в «Величайших волшебниках современности» - сидел за одним столом со мной – оказывается, он мой ровесник! Я надеюсь познакомиться с ним поближе.
Я так счастлива.
Я провожу пальцем по буквам, выведенным каллиграфическим почерком. «Я так счастлива», - эти слова вызвали у меня странную реакцию: и боль, и улыбку. Хорошо, что она была счастлива хоть несколько лет - потом жизнь бедняжки Гермионы превратилась в настоящий кошмар.
Я пропускаю около десяти страниц, пока не нахожу те записи, что были сделаны в конце пятого курса.
Профессор Дамблдор рассказал мне все – Гарри должен будет умереть, убив Того-кого-нельзя-называть. Это ужасно, но… Но я не спасу его – не скажу ему бежать из страны, спасаться, пока не поздно. Он не узнает этого. И умрет.
Это произойдет ради общего блага, как сказал профессор Дамблдор – ради детей, которые родятся в мире, свободном от гнета Того-кого-нельзя-называть и Пожирателей смерти. Они будут счастливы, будут жить… А Гарри умрет.
Так нужно – одна жизнь ничего не стоит рядом с теми тысячами жизней, которые он спасет.
Мне тяжело даже думать об этом – но я уже предала его, уже согласилась. Я помогу ему всем, чем смогу… и оставлю одного в самом важном. Прости меня, Гарри.
«Прости меня, Гарри», - писала Гермиона, будто зная, что после ее смерти дневник, про который она давно уже забудет, попадет мне в руки. Я простил ее еще тогда, когда читал все это в первый раз, но… Но мне по-прежнему больно.
С весельем, удивляющим меня самого, я думаю: «Все равно я скоро умру», - и не боюсь этого. Они ошиблись. Мне сто двадцать один год, и я победил Волан-де-морта ровно сто лет назад.
Про меня забыли через несколько месяцев – друзья отдалились от меня еще до того, как произошла битва между мной и самым могущественным Темным Лордом того столетия, а потом… А потом, когда я выжил (как мне это удалось, осталось загадкой для всех), они, как мне кажется, настолько готовы были к моей смерти, столько страдали из-за этого, что не смогли простить мне того, что я все-таки остался в живых.
Я не общался с людьми уже около тридцати лет – и никто, кажется, и не знает, что Гарри Поттер все еще жив.
Про меня забыли все – люди, ради которых я шел на смерть, не оценили этого. Меня предал весь мир.
Я надсадно кашляю и падаю на подушки – силы покидают меня. Голова кружится, в ушах шумит, а воздух не поступает в легкие. Я смирился со скорой смертью, но все равно пытаюсь сделать вдох – и не могу…
Я хриплю, а потом в глазах темнеет – и последнее, что я вижу в этой жизни – это желтоватый потолок в паутине трещинок.
*****
- Как вы назовете его? – спрашивает кто-то.
- Гарри, - отвечает мужской голос. – Мы назовем его Гарри.
Я открываю глаза, морщась от яркого света, и слышу чей-то крик. Плач, это плач – понимаю я, и вместе с этим приходит осознание того, что я жив.
Я пробую пошевелиться, но тело почти не слушается меня, а так же движению что-то мешает.
Еще почти минута уходит на то, чтобы понять – я спеленат чем-то, напоминающим одеяло, крик исходит из моего рта, а женщина, которая склонилась надо мной и ласково шепчет: «Тише, Гарри, тише, мой хороший», - имеет живые зеленые глаза и длинные рыжие волосы. Я резко захлопываю рот, и крик прекращается, а мама – сомнений нет, это она – улыбается мне.
- Джеймс, он так похож на тебя, - говорит она.
Ее голос полон любви и ласки, и я смотрю на нее, не в силах оторваться.
Надо мной наклоняется еще один человек – мужчина с взлохмаченными черными волосами и коричневыми глазами – и я так же жадно смотрю и на него.
Джеймс Поттер обнимает Лили за плечи.
- А глазки у него мамины, - смеется он, строя мне «козу». - Остается надеяться, что он не унаследовал от тебя любовь к книгам и странную привязанность к Сопливусу.
- Джеймс! – возмущается мама, и кто-то, кого я не вижу, смеется – отрывисто и резко – и его смех напоминает собачий лай.
- Сириус!
- Женщине никогда не понять наш юмор, Сохатый, - говорит Сириус задумчиво, и они с папой прыскают.
Мама хмурится, но потом смотрит на меня и заговорщицки шепчет:
- Мы-то с тобой знаем, кто прав, верно?
И я чувствую, что мои губы впервые за долгое время разъезжаются в улыбке.
Проходит год моей жизни с родителями, прежде чем я окончательно понимаю, что это все не сон, что я – младенец, что мне выпал шанс прожить жизнь заново.
Родители поражаются тому, с каким упорством я пытаюсь сначала сесть, а потом и встать, помогают мне делать первые шаги.
- Мама, - говорю я невнятно. – Папа, - и они крепко обнимают сначала меня, а потом и друг друга.
- Все-таки он пошел в тебя, Лили, - говорит отец с любовью.
Они смеются, когда я крепко обнимаю Сириуса, и поражаются тому, почему в присутствии Питера Питегрю я начинаю громко плакать. Когда я опрокидываю ему на голову миску с кашей, мама помогает Питеру умыться, а отец удивленно говорит:
- И что это на него нашло?
А я плачу от осознания того, что никак не могу предупредить родителей о грозящей опасности, и от того, что до рокового Хэллоуина осталось всего полгода.
- Лили, хватай Гарри и беги! – доносится до моих ушей. – Я его задержу!
Я слышу панику в голосе отца и вижу, как мама замирает, неверяще качая головой. Она подхватывает меня на руки и оглядывается по сторонам, но камин есть только на первом этаже, а оттуда уже доносится холодный смех.
- Джеймс, - шепчет мама потерянно и опускает меня в кроватку, а потом подталкивает к двери кресло и какие-то коробки, сама не веря, что это поможет.
Так и есть – дверь вылетает вместе с петлями, и на пороге появляется высокая фигура, закутанная в черный плащ.
- Только не Гарри, - шепчет мама, заслоняя себя собой. – Пожалуйста, только не Гарри! – кричит она.
- Отойди с дороги, девчонка.
- Пожалуйста, только не Гарри! – мама плачет, протягивая руки к Волан-де-морту, но он только смеется. – Убейте лучше меня!
- Авада кедавра.
Зеленый луч прошивает маму насквозь, и вся она на миг освещается зловещим зеленым цветом. Затем безжизненное тело Лили Поттер мягко опускается на ковер, и я смотрю в искаженное страхом лицо, не в силах поверить, что она мертва.
- Авада кедавра, - слышу я снова, и равнодушно наблюдаю, как зеленый луч, что летит в меня, отражается и рикошетом ударяет в Волан-де-морта.
Грохот и страшный, леденящий кровь крик – все, что я помню.
- …П-п-простите, - кто-то рыдает, крепко прижимая меня к себе. – Но я п-п-росто не могу этого вынести. Лили и Джеймс умерли, а малыш Гарри, бедняжка, теперь будет жить у маглов.
Это Хагрид – понимаю я, а профессор Макгонагал шепчет:
- Я понимаю, это ужасно, Хагрид, но возьми себя в руки. – Она робко поглаживает его по руке. – Нас могут обнаружить.
- П-простите, - еще раз всхлипывает лесничий, передавая меня кому-то. Я вижу где-то сверху, надо мной, знакомый блеск очков-половинок, и Дамблдор бережно опускает меня на крыльцо. Мне на грудь опускается легкий конверт, который я машинально сжимаю рукой.
- Что ж… Вот и все, - коротко говорит Дамблдор, нажимая на кнопку звонка дома номер четыре по Тисовой улице, а затем Хагрид, Дамблдор и Макгонагал исчезают с характерным хлопком.
За дверью раздаются шаги, и тетя Петунья, отворившая ее, испуганно кричит, глядя на меня во все глаза:
- Вернон!
Автор: ElenIka
Пэйринг: Гарри Поттер, Новый персонаж, Новый персонаж
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU/ Драма/ Приключения
Размер: макси
Статус: 6 глав - замерз
Саммари: Мавр сделал свое дело - мавр может уходить. Герой победил злого волшебника - и про него тут же забывают. Одинокая, полная лишений, жизнь Гарри Поттера подходит к концу, но... Но вдруг кто-то на небесах даст ему шанс прожить ее заново?
читать дальше
Глава 1
Я бережно листаю рассыпающиеся от старости страницы – книжке, которая лежит передо мной, больше ста лет, и ровно сто лет прошло с тех пор, как в ней была сделана последняя запись.
Мне так страшно – сегодня я поеду в Хогвартс. Совсем скоро поезд будет уносить меня от дома, от родителей и близких далеко-далеко.
Я боюсь того, что ждет меня в новой жизни. Я знаю наизусть все учебники, но я еще не пробовала колдовать, и ужасно волнуюсь – а вдруг у меня ничего не получится... Профессор Макгонагал, которая приезжала к нам домой, сказала, что в Хогвартсе учится много маглорожденных детей, но… Но вдруг я уже не смогу знать магию так же хорошо, как и остальные. Не смогу стать частичкой того мира, в который собираюсь вступить.
Мама и папа долго не верили в это, но я сразу же поняла – магия существует. Мама, папа – я сделаю все, чтобы они гордились мной. Я стану лучшей в Хогвартсе. Обещаю.
Это первая запись в ней – первая запись в дневнике Гермионы Грейнджер, девочки, которая на тот момент только узнала, что она волшебница, и теперь трепещет в ожидании чуда.
Она чувствовала почти то же самое, что и я – она была совсем ребенком, наивным и впечатлительным, жадно заглатывающим все о магическом мире, что могла. Тогда, когда ее рука выводила эти строки, они не знала еще ничего о боли, о тяжести выбора и о страхе потери.
Это писала моя Гермиона – такая, какую я увидел после того, как мы спасли ее от тролля, такая, какую я видел все последующие годы.
В Хогвартсе так красиво, что захватывает дух – чего стоит один только потолок над Большим залом – на нем видно звездное небо. А еще тарелки здесь наполняются сами по себе, а по коридорам летают привидения (они не страшные ни капельки, честное слово)!
Я попала в Гриффиндор. Там замечательные ребята, добрые и всегда готовые придти на помощь. Гарри Поттер – тот самый мальчик, что упоминается и в «Истории Хогвартса», и в «Великие Победы и Поражения» и в «Величайших волшебниках современности» - сидел за одним столом со мной – оказывается, он мой ровесник! Я надеюсь познакомиться с ним поближе.
Я так счастлива.
Я провожу пальцем по буквам, выведенным каллиграфическим почерком. «Я так счастлива», - эти слова вызвали у меня странную реакцию: и боль, и улыбку. Хорошо, что она была счастлива хоть несколько лет - потом жизнь бедняжки Гермионы превратилась в настоящий кошмар.
Я пропускаю около десяти страниц, пока не нахожу те записи, что были сделаны в конце пятого курса.
Профессор Дамблдор рассказал мне все – Гарри должен будет умереть, убив Того-кого-нельзя-называть. Это ужасно, но… Но я не спасу его – не скажу ему бежать из страны, спасаться, пока не поздно. Он не узнает этого. И умрет.
Это произойдет ради общего блага, как сказал профессор Дамблдор – ради детей, которые родятся в мире, свободном от гнета Того-кого-нельзя-называть и Пожирателей смерти. Они будут счастливы, будут жить… А Гарри умрет.
Так нужно – одна жизнь ничего не стоит рядом с теми тысячами жизней, которые он спасет.
Мне тяжело даже думать об этом – но я уже предала его, уже согласилась. Я помогу ему всем, чем смогу… и оставлю одного в самом важном. Прости меня, Гарри.
«Прости меня, Гарри», - писала Гермиона, будто зная, что после ее смерти дневник, про который она давно уже забудет, попадет мне в руки. Я простил ее еще тогда, когда читал все это в первый раз, но… Но мне по-прежнему больно.
С весельем, удивляющим меня самого, я думаю: «Все равно я скоро умру», - и не боюсь этого. Они ошиблись. Мне сто двадцать один год, и я победил Волан-де-морта ровно сто лет назад.
Про меня забыли через несколько месяцев – друзья отдалились от меня еще до того, как произошла битва между мной и самым могущественным Темным Лордом того столетия, а потом… А потом, когда я выжил (как мне это удалось, осталось загадкой для всех), они, как мне кажется, настолько готовы были к моей смерти, столько страдали из-за этого, что не смогли простить мне того, что я все-таки остался в живых.
Я не общался с людьми уже около тридцати лет – и никто, кажется, и не знает, что Гарри Поттер все еще жив.
Про меня забыли все – люди, ради которых я шел на смерть, не оценили этого. Меня предал весь мир.
Я надсадно кашляю и падаю на подушки – силы покидают меня. Голова кружится, в ушах шумит, а воздух не поступает в легкие. Я смирился со скорой смертью, но все равно пытаюсь сделать вдох – и не могу…
Я хриплю, а потом в глазах темнеет – и последнее, что я вижу в этой жизни – это желтоватый потолок в паутине трещинок.
*****
- Как вы назовете его? – спрашивает кто-то.
- Гарри, - отвечает мужской голос. – Мы назовем его Гарри.
Я открываю глаза, морщась от яркого света, и слышу чей-то крик. Плач, это плач – понимаю я, и вместе с этим приходит осознание того, что я жив.
Я пробую пошевелиться, но тело почти не слушается меня, а так же движению что-то мешает.
Еще почти минута уходит на то, чтобы понять – я спеленат чем-то, напоминающим одеяло, крик исходит из моего рта, а женщина, которая склонилась надо мной и ласково шепчет: «Тише, Гарри, тише, мой хороший», - имеет живые зеленые глаза и длинные рыжие волосы. Я резко захлопываю рот, и крик прекращается, а мама – сомнений нет, это она – улыбается мне.
- Джеймс, он так похож на тебя, - говорит она.
Ее голос полон любви и ласки, и я смотрю на нее, не в силах оторваться.
Надо мной наклоняется еще один человек – мужчина с взлохмаченными черными волосами и коричневыми глазами – и я так же жадно смотрю и на него.
Джеймс Поттер обнимает Лили за плечи.
- А глазки у него мамины, - смеется он, строя мне «козу». - Остается надеяться, что он не унаследовал от тебя любовь к книгам и странную привязанность к Сопливусу.
- Джеймс! – возмущается мама, и кто-то, кого я не вижу, смеется – отрывисто и резко – и его смех напоминает собачий лай.
- Сириус!
- Женщине никогда не понять наш юмор, Сохатый, - говорит Сириус задумчиво, и они с папой прыскают.
Мама хмурится, но потом смотрит на меня и заговорщицки шепчет:
- Мы-то с тобой знаем, кто прав, верно?
И я чувствую, что мои губы впервые за долгое время разъезжаются в улыбке.
Проходит год моей жизни с родителями, прежде чем я окончательно понимаю, что это все не сон, что я – младенец, что мне выпал шанс прожить жизнь заново.
Родители поражаются тому, с каким упорством я пытаюсь сначала сесть, а потом и встать, помогают мне делать первые шаги.
- Мама, - говорю я невнятно. – Папа, - и они крепко обнимают сначала меня, а потом и друг друга.
- Все-таки он пошел в тебя, Лили, - говорит отец с любовью.
Они смеются, когда я крепко обнимаю Сириуса, и поражаются тому, почему в присутствии Питера Питегрю я начинаю громко плакать. Когда я опрокидываю ему на голову миску с кашей, мама помогает Питеру умыться, а отец удивленно говорит:
- И что это на него нашло?
А я плачу от осознания того, что никак не могу предупредить родителей о грозящей опасности, и от того, что до рокового Хэллоуина осталось всего полгода.
- Лили, хватай Гарри и беги! – доносится до моих ушей. – Я его задержу!
Я слышу панику в голосе отца и вижу, как мама замирает, неверяще качая головой. Она подхватывает меня на руки и оглядывается по сторонам, но камин есть только на первом этаже, а оттуда уже доносится холодный смех.
- Джеймс, - шепчет мама потерянно и опускает меня в кроватку, а потом подталкивает к двери кресло и какие-то коробки, сама не веря, что это поможет.
Так и есть – дверь вылетает вместе с петлями, и на пороге появляется высокая фигура, закутанная в черный плащ.
- Только не Гарри, - шепчет мама, заслоняя себя собой. – Пожалуйста, только не Гарри! – кричит она.
- Отойди с дороги, девчонка.
- Пожалуйста, только не Гарри! – мама плачет, протягивая руки к Волан-де-морту, но он только смеется. – Убейте лучше меня!
- Авада кедавра.
Зеленый луч прошивает маму насквозь, и вся она на миг освещается зловещим зеленым цветом. Затем безжизненное тело Лили Поттер мягко опускается на ковер, и я смотрю в искаженное страхом лицо, не в силах поверить, что она мертва.
- Авада кедавра, - слышу я снова, и равнодушно наблюдаю, как зеленый луч, что летит в меня, отражается и рикошетом ударяет в Волан-де-морта.
Грохот и страшный, леденящий кровь крик – все, что я помню.
- …П-п-простите, - кто-то рыдает, крепко прижимая меня к себе. – Но я п-п-росто не могу этого вынести. Лили и Джеймс умерли, а малыш Гарри, бедняжка, теперь будет жить у маглов.
Это Хагрид – понимаю я, а профессор Макгонагал шепчет:
- Я понимаю, это ужасно, Хагрид, но возьми себя в руки. – Она робко поглаживает его по руке. – Нас могут обнаружить.
- П-простите, - еще раз всхлипывает лесничий, передавая меня кому-то. Я вижу где-то сверху, надо мной, знакомый блеск очков-половинок, и Дамблдор бережно опускает меня на крыльцо. Мне на грудь опускается легкий конверт, который я машинально сжимаю рукой.
- Что ж… Вот и все, - коротко говорит Дамблдор, нажимая на кнопку звонка дома номер четыре по Тисовой улице, а затем Хагрид, Дамблдор и Макгонагал исчезают с характерным хлопком.
За дверью раздаются шаги, и тетя Петунья, отворившая ее, испуганно кричит, глядя на меня во все глаза:
- Вернон!
@темы: фанфики, гп
Дни проходят одинаково – я лежу в знакомом темном чулане и почти все время плачу – то от голода, то от того, что пеленки намокли – а тетя Петунья, которая бегает между кухней, ванной комнатой, детской и чуланом, выглядит все более усталой.
Я бы и сам перестал кричать – мне становится жаль тетю, когда она, потирая виски, спешит к заходящемуся криком Дадли, которому вторю я – но не могу. Мое детское тело все еще плохо слушается меня, и крик издается почти рефлекторно.
Впрочем, постепенно у меня получается твердо встать на ноги и не кричать по каждому поводу, и тогда я самостоятельно выхожу из чулана и иду в гостиную. Этот эксперимент я больше не повторяю – видеть меня никто не рад, поэтому все, что мне остается – сидеть в чулане. Я с удовольствием выходил бы на улицу, но за окном метет метель.
Наконец наступает весна, а затем и лето, и я – маленький мальчик, которому вот-вот исполнится два года – выбегаю во двор. С тех пор моим любимым занятием становится уходить на улицу и одиноко сидеть либо на лавке, стоящей за домом, либо на крыльце.
Так проходит еще один год – на меня обращают внимание только тогда, когда с недовольными, постными лицами, неохотно дают еду, да еще тогда, когда я попадаюсь на глаза (чего я стараюсь не делать).
В свой третий день рождения, на который тетя отвешивает мне подзатыльник, а дядя вместо поздравления бурчит что-то про нахлебников, которых он вынужден терпеть, я с радостью обнаруживаю, что мое детское тело слушается меня гораздо лучше.
Тогда я впервые подхожу к зеркалу и внимательно разглядываю себя.
Из зазеркалья на меня внимательно глядит серьезный мальчик с зелеными глазами и черными волосами – маленькая копия матери и отца. Меня неприятно поражает то, каким хрупким и беззащитным он выглядит – будто сейчас переломится пополам.
С этого дня тайком от дяди и тети я начинаю делать зарядку.
Тело все еще непослушное, и движения получаются нелепыми, но я, думая о том, как смешно выгляжу при этом, делаю отжимания и пробежки вокруг дома. Сначала у меня ничего не получается, но к четырем годам тело слушается меня все лучше и лучше, и тогда мне удается даже сесть на шпагат – то, что я снова стал ребенком, имеет свои плюсы.
Тело гнется, как гуттаперчевое, а за внешней хрупкостью и беззащитностью теперь прячется сила и стойкость. Конечно, я, четырехлетний ребенок, не смогу одолеть взрослого, но своего ровесника (и далеко не одного) вроде Дадли – легко.
Я все еще плохо контролирую себя – движения не такие четкие, как были раньше, исчезла меткость и устойчивость – и потому боюсь отпустить свою магическую силу, воспользоваться ей. Наверное, именно поэтому у маленьких детей бывают всплески стихийной магии – они не могут держать силу под контролем.
И все-таки, я слежу за собой гораздо лучше, чем маленький ребенок, хоть моя сила, развитая в «прошлой жизни», и возросла во много раз.
Даже не так – не моя сила увеличилась, а исчезли все барьеры, которые я сломал в этой, «второй» своей жизни еще после смерти родителей, автоматически. Просто привык, что ее ничто не сдерживает.
***
Я просыпаюсь внезапно, будто от толчка. Открываю глаза и смотрю на старенький, дышащий на ладан будильник - он показывает пять часов утра.
«Что за черт?» – думаю я сердито и переворачиваюсь на другой бок, пытаясь заснуть. Лежу без движения около трех минут, но ощущение небывалой, непривычной легкости, накатившее на меня волной, не исчезает, и вдруг я понимаю – этой ночью окончательно и бесповоротно исчезла та частица меня, что появилась при рождении. То, что мешало мне вновь полностью получить контроль над своим телом.
У меня во рту пересыхает, а сам я подскакиваю на кровати, вытягивая ладонь перед собой. Повинуясь силе моей мысли, в сантиметре над ней появляется шарик дрожащего, чистого света, и я улыбаюсь, как ребенок в свой день рождения.
«Да сегодня и есть мой день рождения! – понимаю я. – Мне исполнилось пять лет».
Вот она – разгадка.
Я тихо смеюсь, падая на плоскую подушку, и долго лежу, глядя на то, как медленно передвигается по циферблату толстая часовая стрелка. Шарик, сотканный из яркого света, лениво парит под потолком.
Когда наступает восемь часов утра, я встаю с продавленной кровати, надеваю старые брюки Дадли – мне приходится закатать штанины почти в два раза – и выцветшую футболку и иду на кухню.
Там уже суетится тетя Петунья. При виде меня она смахивает пот со лба и нелюбезно спрашивает:
- Чего ты пришел, маленький бездельник?
Я давно уже вырос из того возраста, когда мечтал о чуде и добрых Дурслях, и мое безоблачное настроение не опускается ни на йоту.
- Доброе утро, тетя, - киваю я и, как ни в чем не бывало, становлюсь рядом с ней и режу бекон.
Глаза тети Петуньи ползут на лоб, и она спрашивает, правда, уже не так уверенно:
- Чего ты пришел?
- Помогаю вам готовить завтрак, - невинно улыбаюсь я той самой очаровательной детской улыбкой, которую так долго репетировал перед зеркалом. – А что-то не так?
- Нет-нет, все так, - тетя мнется, внимательно разглядывая меня.
Последующие полчаса мы стоим в полном молчании, которое нарушается приходом Дадли и дяди Вернона.
- Причешись, - привычно рявкает дядя вместо утреннего приветствия.
Я молча кладу ему в тарелку омлет.
- А тебе не подарили подарки! – дразнится Дадли, но я лишь приподнимаю бровь.
- И что?
- Разве ты не хочешь подарков? – удивляется кузен, и я отвечаю ему с грустной усмешкой:
- Мне никогда не дарили подарков, Дадли.
Я слукавил – но в этой жизни мне действительно ни разу не дарили подарки, а про ту жизнь я никому не говорю. Главное, что цель достигнута – тетя явно чувствует себя неловко, и при первой же возможности убегает «позвонить Мардж, рассказать ей последние новости», да и Дадли не знает, что сказать.
Один только дядя Вернон недовольно фыркает в усы и скрывается за газетой, будто не поздравить племянника с пятилетием – это что-то само собой разумеющееся.
- Дадличек, скушай кашку, - ласково уговаривает моего братца тетя Петунья. Это происходит через неделю - я смотрю на то, как Дадли кривится, отпихивая от себя тарелку, в гостиной шумит телевизор... Все, как обычно, и ничто не предвещает неприятностей, когда входная дверь распахивается, и на пороге появляется тетушка Мардж.
- Мардж! – ахает тетя, изображая на лице приветливую улыбку.
- Петунья!
- Мы не ждали тебя так рано, - тетя Петунья сияет так, что мне сразу становится понятно – на самом деле она ни капельки не рада видеть сестру своего мужа. Скорее наоборот. Наверное, впервые в жизни мы с ней испытываем похожие чувства.
Они расцеловывают друг друга, а потом тетушка Мардж обращает внимание на меня.
- Так это и есть тот самый Поттеровский выродок? – спрашивает она презрительно.
- Его зовут Гарри, - тихо и неуверенно отвечает тетя, и я внутренне ликую – кажется, мои усилия не прошли даром.
Всю неделю я помогал тете Петунье по дому – с того самого утра, когда впервые спустился готовить завтрак – и, кажется, она оценила то, что, благодаря мне, у нее появилась возможность выкраивать свободную минутку для себя. Тем более, что раньше, в той жизни, наши разногласия возникали из-за магии и всего, что с ней связанно, а в этой я не позволил себе ни одного магического всплеска.
- Много чести! – тетушка Мардж воинственно взмахивает рукой. – Мало того, что этот неблагодарный мальчишка…
- Мардж! – впервые в жизни появившийся вовремя дядя Вернон на несколько минут завладевает вниманием сестры, и я медленно направляюсь в свой чулан, когда…
- Так вот, что я говорю? Ах, да! Этот неблагодарный маленький бездельник, сын твоей, прости, конечно, Петунья, сестры-проститутки и этого Поттера, еще и имеет наглость сидеть с недовольным видом!.. – я замираю на месте, сжав руки в кулаки. Слова долетают до меня, будто сквозь вату, потому что все свое внимание я уделяю тому, чтобы возвратить над собой контроль.
- …лентяй… маленький бездельник…
«А тетушка начинает повторяться», - отмечаю я с ледяным спокойствием, которое приходит на смену всепоглощающей ярости. И делаю шаг вперед.
- Вы неправы, - мой холодный голос легко перекрывает и крики тетушки Мардж, и слова дядя Вернона и тети Петуньи, и бормотание Дадли – семейство смотрит на меня во все глаза.
- Вы не правы, - я слегка улыбаюсь. – Я бесконечно благодарен и дяде Вернону, который согласился приютить у себя в доме абсолютно чужого, по сути, человека, и тете Петунье, которая, несмотря на нелюбовь к моей маме, растила меня, как могла. И пусть они даже не пытались заменить мне родителей, я, наверное, даже по-своему люблю их, - тут в моем голосе все-таки прорезается горечь.
В оглушительной тишине я скрываюсь в своем чулане, негромко хлопнув дверью.
Тетя и дядя не любят меня – это известно всем. Люблю ли их я? Возможно - немного – ну и что? Держит ли меня что-нибудь в этом месте, в чулане дома номер четыре по Тисовой улице? Нет. Так зачем я здесь?
С чувством выполненного долга я встаю на ноги, накидываю на плечи тонкую куртку, которая велика мне, как и все остальные вещи, доставшиеся от Дадли, и выхожу из чулана. Пересекаю коридор, отворяю дверь, спускаюсь по ступенькам крыльца и окидываю дом прощальным взглядом.
- Вот и все, - шепчу я себе под нос. – Вот и все.
На небе загораются первые звезды, которые освещают маленькую фигурку в поношенной одежде не по размеру, одиноко бредущую по улице.
***
Девочка примерно моего возраста вжимается в стену гаража, с ужасом глядя на огромную овчарку, больше похожую на волка, чем на собаку. При виде маленьких, горящих злобой глазок и оскаленной в кровожадном рычании пасти, душа в пятки уходит даже у меня - и потому, когда собака срывается с места в прыжке, а моих ушей достигает отчаянный крик девочки, моя магия действует сама.
Я наблюдаю, будто со стороны, как моя ладонь поднимается на уровень груди, как над ней появляется шар пламени, как он летит вперед... Крик девочки и жалобный вой собаки звучат в унисон – и через секунду на землю опускается пепел.
- Не подходи! - теперь девочка смотрит со страхом уже на меня, а в ее дрожащей руке блестит в свете фонарей ржавое лезвие ножа.
- Спокойно, - я поднимаю руки вверх, а мой голос звучит ровно и размеренно. Через секунду я уже крепко обнимаю ее – совершенно незнакомую мне девчонку – а она рыдает у меня на плече.
- Как тебя зовут? – спрашиваю я.
- Илона, - сквозь всхлипы выдавливает из себя девочка.
Илона успокаивается только через полчаса. Все это время мы сидим прямо на холодной земле у гаражей, и я – делать мне все равно нечего – получаю возможность хорошо рассмотреть ее.
Она и впрямь моя ровесница, но выглядит куда более хрупкой - от недоедания, наверное. Ее волосы – длинные и светлые – рассыпаны по плечам, под глазами синяки, а глаза – огромные и наивно-голубые – кажутся еще больше на заострившемся от голода лице.
Из одежды на Илоне только поношенное тонкое платье, которое совсем не подходит для прохладного июльского вечера, да стоптанные сандалии, и я, заметив, как она дрожит от холода, снимаю куртку и накидываю ее ей на плечи.
- Зачем? – ее голос разрезает тишину, и я вздрагиваю от неожиданности.
- Что – зачем?
Она кивком головы указывает на куртку, как и все остальные вещи, доставшуюся мне от Дадли, и я неопределенно пожимаю плечами.
- Тебе было холодно.
- Среди нас не принято помогать друг другу, - тихо замечает она.
- Среди нас?
- Среди бродяжек, бездомных, тех, кто потерялся или тех, кого выгнали из дома… - поясняет Илона печально.
- Я сам ушел, - хмыкаю я.
- Сам? – она, кажется, не верит мне. – Зачем? Неужели там, откуда ты ушел, было так плохо, что ты выбрал вот это, - она обводит пространство вокруг широким жестом.
- Я люблю свободу, - смеюсь я. – Я – сам по себе.
Илона долго смотрит мне в глаза и молчит.
- А я сбежала из приюта, - тихо говорит она вдруг, и я каким-то шестым чувством понимаю, что Илона очень редко рассказывает кому-либо свою историю. – Полгода назад. Я росла в приюте, сколько я себя помню. Заведующая говорила, что меня подбросили на крыльцо тогда, когда мне исполнилось несколько месяцев. Я даже не знаю, что случилось с моими родителями – они не хотели меня, а, может быть, погибли, а, может, еще что-нибудь… - ее голос прерывается.
- Моих родителей убили, когда мне исполнился год, - хрипло говорю я.
Мы так и сидим на сырой земле, крепко обнимая друг друга, пока не наступает рассвет.
Так у меня появляется первый в этой жизни друг, и я чувствую себя удивительно счастливым от ощущения того, что я уже не одинок.
- Как ты все это делаешь, Гарри? – Илона смотрит на меня таким взглядом, что я понимаю – сегодня мне не удастся уйти от расспросов. Конечно, она затронула эту тему еще тогда, когда отошла от шока и вспомнила, что я сжег собаку за одну секунду. Раньше, в прошлой жизни, я проплакал бы несколько месяцев при мысли о том, что я, Гарри Поттер, убил живое существо – но на войне мне приходилось убивать Пожирателей смерти, оборотней, и я, не задумываясь, убил бы ту собаку еще раз, потому что она угрожала жизни ребенка.
Назвать Илону ребенком можно с трудом – она многое видела за свою жизнь, воровала, но, тем не менее, она все еще остается пятилетней девочкой.
Она удивительно красива – и мы – двое очаровательных пятилетних детей – производим самое благоприятное впечатление. Она хитра, возможно, коварна, но за те три дня, что мы знакомы, Илона стала мне почти что сестрой – и потом, я уже давно не отношу эти качества к недостаткам.
Илона умна не по годам, и я даже не сомневался, что то, что я умею создавать синий огонек в стеклянной банке, который согревает нас по ночам, то, что я создал прямо из воздуха вполне нормальную одежду, то, как ловко мне удается воровать и деньги, и еду – все это не может не привлекать ее внимания.
- Гарри! – она смотрит мне прямо в глаза, и я, сглотнув комок, вставший в горле, спрашиваю:
- Ты веришь в магию, Илона?
Илона с любопытством оглядывалась по сторонам – она никогда раньше не бывала в центре Лондона - куда и привез ее Гарри – на площади Гриммо. И она не могла бы сказать, что ей нравится здесь.
Закопченные фасады стоявших вокруг домов имели, мягко говоря, негостеприимный вид. Некоторые из окон, тускло отражавших фонарный свет, были разбиты, краска на дверях облупилась, а у ведущих к ним ступенек кучами лежали мешки с мусором.
- Где мы? – с некоторой долей интереса спросила девочка, зябко кутаясь в шерстяную кофту, в которую Гарри превратил свою старую куртку на этот раз.
Конечно, она не готова была услышать о целом мире, неведомом маглам – этим смешным словом волшебники, как сказал Гарри, называли неволшебников – но и отрицать его существование после того, что видела (чего стоило только то, как Гарри испепелил собаку в воздухе одним взмахом руки) просто не могла. Илона была даже в некоторой степени рада, что Гарри может делать то, что он делал, потому что без этих его умений она вряд ли была бы сейчас в живых.
- Держи, - вполголоса сказал Гарри, настороженно оглядываясь по сторонам. – Прочти и запомни.
Он протянул Илоне листок пергамента, и девочка вгляделась в написанное. Убористым почерком на нем было выведено:
«Лондон, площадь Гриммо, двенадцать.»
- Что это?.. – начала Илона, но Гарри перебил ее.
- Не здесь. Просто повтори мысленно то, что ты сейчас запомнила, - его голос звучал резко и напряженно. Он взял из рук Илоны листок и поджег его пламенем, на миг поднявшимся над ладонью.
Проводив взглядом до тротуара охваченный огнем листок, девочка опять посмотрела на здания. Прямо перед ними был дом номер одиннадцать, левее – дом номер десять, правее – номер тринадцать.
«Лондон, площадь Гриммо, двенадцать», - подумала Илона, и вдруг между домом двенадцать и домом тринадцать, откуда ни возьмись, появилась видавшая виды дверь, а следом – грязные стены и закопченные окна. Добавочный дом словно бы взбух у нее на глазах, раздвинув соседние. Илона смотрела на него с открытым ртом. Стереосистема в доме одиннадцать работала, как ни в чем не бывало – живущие там люди даже ничего не почувствовали.
- Давай же, скорей, - пробормотал Гарри, подталкивая Илону в сторонку крыльца. Ей показалось, что он сильно нервничает, потому она даже ничего не спросила – только послушно стала подниматься по истертым каменным ступеням, не отрывая глаз от возникшей из небытия двери.
Черная краска на ней потрескалась и местами осыпалась, серебряный дверной молоток был сделан в виде извивающейся змеи, а замочной скважины (как, впрочем, и ящика дли писем) не было.
Гарри прикоснулся к двери ладонью и замер. Его лицо исказилось от напряжения так, будто он что-то усиленно делал – хотя Илона готова была поклясться, что он даже не шевельнулся.
Наконец, послышалось несколько металлических щелчков и звяканье входной цепочки, и только тогда Гарри отдернул руку. Дверь со скрипом отворилась.
- Входи быстрей, Илона, - прошептал Гарри. – Но не проходи далеко и ничего не трогай.
Переступив порог, Илона попала в полную тьму прихожей. Пахло сыростью и немного – гнилью – как в давно заброшенном доме.
Гарри вошел за ней следом, захлопнув за собой дверь, и мрак в прихожей стал и вовсе непроницаемым.
- Где мы? – тихо спросила девочка, но Гарри прижал палец к губам.
- Все вопросы потом.
Он негромко хлопнул в ладоши, и на стенах ожили старинные газовые рожки. В их слабом мерцающем свете возник длинный мрачный коридор с отстающими от стен обоями и вытертым ковром на полу. На стенах висели портреты, которые – тут Илона не удержала вскрика – двигались.
Гарри ругнулся сквозь зубы, когда изъеденные молью бархатные портьеры чуть дальше по коридору разъехались – но его ругательство потонуло в ужасном, пронзительном, душераздирающем визге, от которого Илона вздрогнула и сжала руку Гарри так, что костяшки пальцев побелели.
Старуха на портрете кричала так, что девочка невольно зажмурилась, но Гарри спокойно шагнул вперед и поднял руку.
- Из его ладони ударила струя воды – она не затронула ни холст, ни саму старуху, но фактор неожиданности сыграл свою роль – и старуха замолчала, хватая ртом воздух.
- Говорить буду я, - ледяным голосом сказал Гарри. Сейчас он, пятилетний мальчик, выглядел куда внушительнее, чем все взрослые, которых Илона видела за свою жизнь – но старуха только презрительно усмехнулась и спросила вполне внятно:
- Ты? Да кто ты такой, мальчик?
- Гарри Поттер к вашим услугам, мадам, - поклонился Гарри. По его лицу бродила довольная усмешка.
- Кто?
Илона не знала, что означало это имя, но, наверное, оно все же что-то значило – потому что как иначе объяснить тот факт, что старуха на миг не смогла совладать с собой.
- Поттер? Тот самый Поттер? Крестник моего…
- …сына, осквернителя рода Блэков, предателя… - закончил за нее Гарри. – Этого достаточно?
- А ты многое знаешь, мальчик, - теперь портрет смотрел на Гарри оценивающе.
- Больше, чем вы думаете.
- Даже так? А Дамблдор знает, что ты здесь? – этот вопрос был задан настолько каверзным тоном, что Илона решила, будто за ним стоит что-то большее.
На лицо Гарри набежала тень, но почти тут же исчезла.
- Давайте договоримся, Вальбурга, - хрипло предложил он. – Я не смываю вас с портрета растворителем, и вообще – никак не мешаю вам – кроме того, что мы поживем в этом доме несколько дней. А вы в свою очередь не мешаете мне – то же самое относится и к Кричеру – и никому не говорите, что здесь вообще кто-то был.
- Ты слизеринец, мальчик, - неприятно рассмеялась старуха, которую Гарри назвал Вальбургой. – И далеко пойдешь. Проходите.
- Представь, что магия течет по твоим венам, - мягко сказал Гарри.
Сегодня он ушел рано утром, а пришел поздно вечером – и теперь учил – точнее будет сказать, пытался научить – Илону магии. Получалось плохо. То есть, вообще никак, но Гарри не терял присутствия духа – его теряла Илона – и потому голос мальчика постепенно становился все мягче и мягче.
Илона попыталась еще раз, сосредоточилась – и на этот раз кончики пальцев слегка закололо.
Кажется, что-то отразилось на ее лице, потому что Гарри оживился и сказал с куда большим энтузиазмом, чем минуту назад:
- Хорошо. Теперь представь над ладонью свет и направь туда свою магию.
Девочка закрыла глаза. Кончики пальцев все так же приятно покалывало, а по венам, казалось, текло расплавленное серебро или золото – и именно его Илона направила вверх, по руке и сквозь пальцы. Она представила себе шарик чистого света так ярко, и так сильно захотела, чтобы у нее, наконец, получилось – что над ладонью и впрямь появился сгусток света и тепла. Он был куда более меньшим, чем у Гарри, но Илона готова была петь и плясать от счастья. Она широко улыбнулась Гарри, и он улыбнулся ей в ответ.
- Отлично.
- Вообще-то, - Гарри сидел напротив Илоны и пил шоколад из высокой кружки, которую принес им странный маленький человечек с зеленоватой кожей и большими ушами (Гарри сказал, что это домовой эльф), - я не ожидал, что у тебя получится создать заклинание без палочки.
- Почему? У тебя ведь получилось.
- Я – особый случай, - Гарри говорил серьезно. – Но, судя по всему, у тебя высокий уровень магии. Это хорошо.
- Просто хорошо, или хорошо, потому что тебе это пригодится? – спросила Илона проницательно.
- Хорошо, потому что это пригодится мне и поможет тебе, - туманно ответил Гарри.
На третий день проживания Илоны и Гарри в странном особняке, полном интересных, пугающих и просто страшных вещей, Гарри вернулся рано – как раз тогда, когда эльф по имени Кричер подал Илоне обед.
- Старая госпожа сказала прислуживать девчонке и Гарри Поттеру, - бормотал Кричер, наливая суп в глубокую тарелку. – Это большая честь для Кричера – служить им по приказу хозяйки Вальбурги, и он сделает все, что в его силах. Никто из грязнокровок и маглолюбцев, что населяли дом до них, как и недостойный сын старой госпожи – если он вернется – не узнают о том, что в доме кто-то был. О, бедная госпожа, ее сердце было разбито поступками старшего сына, и он…
- А кто такие грязнокровки, Кричер? – спросила Илона с интересом и некоторым опасением.
Домовой эльф замер, но тут же поклонился и с достоинством произнес:
- Грязнокровки, спутница Гарри Поттера, есть название маглорожденных, которое считается оскорбительным.
- А кем был младший сын госпожи Вальбурги? – обрадовавшаяся, что нашла себе собеседника, почтительно спросила девочка.
- Молодая мисс почтительно говорит о старой госпоже, - пробормотал Кричер тихо. Илона подумала, что, возможно, в его глазах это хоть немного подняло ее.
- Расскажи, пожалуйста, Кричер, - попросила она, глядя на домового эльфа умоляющими глазами.
- Кричер расскажет. Молодая мисс…
- Илона.
- Молодая мисс Илона была вежлива с Кричером. Кричер расскажет… - эльф прокашлялся, но как раз в тот момент, когда он открыл рот, в столовую вбежал странно взбудораженный Гарри, кивнул Илоне на ходу и скрылся в соседней комнате.
- У хозяйки Вальбурги было двое сыновей…
Илона с явной неохотой проводила эльфа глазами, и это не укрылось от взгляда Гарри.
- Нашли общий язык? – фыркнул он.
- Я просто попросила Кричера рассказать мне немного о мире магии, - Илона отвернулась от Гарри, с преувеличенно большим интересом разглядывая стеллаж неподалеку.
Следующий вопрос моментально заставил ее позабыть об обиде.
- Не хочешь спросить, где я был?
- Хочу! – она развернулась на сто восемьдесят градусов. – Где ты был?
Гарри мягко рассмеялся.
- Искал кое-какие сведения об одном очень интересном человеке.
- И где ты их искал?
Гарри не ответил. Вместо этого он вскочил на ноги и преувеличенно бодро сообщил:
- Собирайся, мы переезжаем.
- Куда?!
- К вампирам, - сообщил Гарри и выскочил из библиотеки, оставив Илону гадать – правду ли он сказал или пошутил – а где-то в холле уже слышался его звонкий оклик:
- Кричер!
- До свидания, Вальбурга, - Гарри склонил голову, прощаясь со старухой на портрете.
- До свидания, мистер Поттер, - чопорно ответила старуха, и Гарри скривился, будто проглотил лимон.
- Вы говорите совсем как Снейп, - обиженно сообщил он портрету.
- О… Так вы и со Снейпом знакомы? – старуха сбросила ленивое выражение лица и прижалась к раме,.
- Я – да, - хмыкнул Гарри. – А вот он со мной – нет.
- Это становится все интересней, - старуха потерла сухонькие ладошки. – Почему же вы так рано уходите, молодой человек? Мне, признаться, было бы весьма интересно пообщаться с вами еще некоторое время.
- Все хорошо в меру, - нагло сообщил Гарри, улыбаясь самой обаятельной из своих улыбок. – До свидания еще раз.
- До свидания, - попрощалась Илона.
- Прощайте, Илона, - кивнула ей старуха.
- Мы еще увидимся с вами, Вальбурга, - пообещал Гарри, прежде чем тяжелая дверь дома на площади Гриммо, двенадцать, захлопнулась с оглушительным скрипом.
Глава 4
Я смотрю на Илону – такую жизнерадостную, светлую, но ни капли не наивную – и мне хочется убить тех, кто сделал это с ней. Тех, кто заставил этого ребенка так рано повзрослеть.
Я сам часто стал замечать за собой, что веду себя не как ребенок, это уж точно. Но и не как человек, который прожил больше ста двадцати лет, тоже. Моя память сохранилась, но вот мои поступки свойственны подростку лет тринадцати-четырнадцати. Надо признать, очень рассудительному подростку, однако это почти ничего не меняет.
Вот и сейчас мы трансгрессировали туда, куда трансгрессировать просто невозможно – хотя бы из-за того, что об этом месте знают только избранные. И они далеко не люди. Кто? Вампиры, конечно же, вампиры.
С одной стороны, это удивительно глупый поступок, с другой – вы же не думаете, что я способен вести ребенка на верную смерть?
Еще в прошлой жизни я краем уха слышал о Франсуазе – легендарной вампирше, живущей на свете около трех с половиной тысяч лет. Она, самая древняя из всех вампиров, обладала, как мне говорили, легендарными способностями, и была основателем Совета кланов вампиров и тем самым его пятнадцатым членом, которого никто и никогда не видел.
Тогда, в той жизни, я пропустил эти сведения мимо ушей (тем более что о пятнадцатом члене Совета ходило множество самых невероятных слухов), но недавно вспомнил об этом. И задумался.
Стать вампиром я не хотел – просто потому, что я настолько привык быть человеком, что измениться полностью уже не смог бы – но вот полувампиром…
Полувампиры были не менее легендарными существами, чем Франсуаза, и встречались всего около сотни раз за всю историю магических народов. Они обладали нечеловеческой скоростью и почти всеми теми же способностями, что и обычные вампиры, но, подобно древним, не боялись солнечного света, отражались в зеркале, а кровь потребляли в малых количествах.
Если бы нам удалось стать полувампирами – да еще и полувампирами, обращенными Франсуазой – это, несомненно, пригодилось бы.
Я засел в архивах – под чарами невидимости такой мощи, что их не разрушила бы никакая защита, наложенная на Министерство Магии. В самых секретных из них обнаружилось несколько выцветших бумажек, зачарованных с такой изощренностью, что даже мне пришлось постараться, чтобы прочитать то, что на них написано. И вот теперь мы стоим перед воротами огромного величественного замка (наверное, превышающего размерами даже Хогвартс).
Дверь распахивается через несколько секунд – конечно, вампиры без труда учуяли людей в такой близости от своего жилища.
- Люди?
Я даже не вздрагиваю, увидев безупречно красивую девушку с прищуренными золотыми глазами и белоснежной кожей, но Илона отступает за мою спину. От девушки исходит волна мощи и опасности, и еще что-то такое, от чего мне невыносимо хочется спать. Ее движения грациозны, и она идет так плавно, будто перетекает с места на место. В бархатном голосе слышны насмешливые нотки.
- Мне нужно поговорить с Франсуазой, - говорю я ледяным тоном, сбрасывая наваждение. Кажется, девушка не ожидает того, что ее чары преодолеет пятилетний юнец, а при слове «Франсуаза» ее золотые, неестественно красивые глаза расширяются.
- Ты знаешь, кто это, мальчик?
- Знаю, - спокойно говорю я. – Создатель Совета кланов вампиров и его пятнадцатый член, самая древняя из живущих на земле вампиров.
- Я думала, что обо мне невозможно узнать, - она смеется смехом, от которого кровь стынет в жилах. – Всем свойственно делать ошибки. Но чего от меня нужно тебе, человеческий ребенок?
- Франсуаза? – и все-таки я удивлен. Конечно, я и подумать не смел, что Франсуаза окажется морщинистой старухой, но и молодую девушку увидеть не ожидал.
- Я старше, чем кажусь, - смеется она, но я чувствую в ее голосе раздражение.
- Я тоже.
- Насколько? – она смотрит на меня, как Вальбурга Блэк, будто пытается понять, какие тайны скрывает этот мальчик.
Я уже открываю было рот, чтобы ответить, но потом мой взгляд падает на Илону.
- Не здесь.
Взгляд золотых глаз прожигает меня насквозь, но Франсуаза спокойно говорит:
- Входите.
Мы идем по пустым роскошным коридорам замка, и я невольно восхищаюсь его красотой. Он не похож на Хогвартс, где ночью коридоры и переходы выглядят почти зловеще, где стены из грубых камней украшают гобелены, а из окон видно озеро. Нет. Этому месту тоже присуще мрачное обаяние, но здесь все сделано… Изящней? Аккуратней? Роскошней?
Я и сам не знаю.
Очевидно, я не первый человек… не первый (вряд ли в этом замке часто бывали люди), кто чувствует подобное, потому что Франсуаза улыбается чуть насмешливо, и я ухмыляюсь ей в ответ.
- Меня называют Гарри Поттером.
Это имя производит неплохой эффект – глаза Франсуазы становятся чуть темнее, а она смотрит на меня все так же спокойно, но гораздо, гораздо внимательнее.
- Называют?
- О, на самом деле, - фыркаю я, - дядя с тетей редко называли меня так. Скорее «мальчишкой» или «бездельником, которого они вынуждены терпеть»… Но, да, я все еще помню свое имя.
- Называют… - повторяет она задумчиво, а потом я чувствую, что мне в мысли пытаются проникнуть – деликатно, осторожно – и тут же ставлю блок.
- Даже так? – Франсуаза смеется – мягко и завораживающе. – Ты хранишь много тайн и секретов, Гарри Поттер.
- Меньше, чем вы, - я позволяю кончикам губ слегка приподняться.
- Чего ты хочешь от меня? – я вижу, что ее занимает этот вопрос. Именно ради того, чтобы она узнала, зачем и как нашел ее пятилетний мальчик-загадка, мальчик-который-выжил, она разговаривает со мной и… И все остальное.
Я даже не сомневаюсь, что, если бы ей не было так интересно разгадывать эту загадку, то мне просто стерли бы память и отправили бы восвояси, поэтому особый упор делаю на то, чтобы заинтересовать ее еще сильнее.
- Я… хочу стать полувампиром.
Вот теперь она останавливается.
- Ты сошел с ума, Гарри Поттер. Ты сумасшедший… Я видела всего около двадцати полувампиров за всю мою историю, а ты…
- Я привык совершать невозможное, - парирую я. – Неужели вам, Франсуаза, не хочется создать полувампира? Сделать то, что так редко удавалось другим? Неужели вам просто элементарно не наскучило жить в прямом смысле этого слова за несколько тысяч лет, чтобы вы не согласились свою жизнь разнообразить?
- Ты хороший психолог, - отвечает Франсуаза холодно.
- Тогда… - я боюсь вдохнуть.
- Да.
Я стою в центре пентаграммы, начерченной мелом прямо на полу какой-то комнаты, которых в этом замке просто неисчислимое множество, и смотрю прямо перед собой. Мне страшно.
Конечно, я уже умирал один раз, но в этом мире я слишком многое не сделал и просто не имею права на смерть – а если что-то пойдет не так, я умру.
- Ты можешь отказаться, пока не поздно, - тихо говорит Франсуаза, но я качаю головой, не размыкая губ.
- Уверен?
Я киваю, и она, глубоко вздохнув, делает шаг ко мне.
Назад пути уже не будет – и я закрываю глаза. Я слышу тихий шепот Франсуазы, которая читает слова заклинания на неизвестном языке – оно такое длинное, что похоже на песню, на молитву, на стихи… И я вслушиваюсь в них так напряженно, будто от этого что-то зависит, стараясь отрешиться от происходящего.
Сладковатый, терпкий запах достигает моих ноздрей, а красивый голос звучит где-то рядом, и постепенно я и правда расслабляюсь, стоя в полусонном состоянии.
Я чувствую, как холодные пальцы дотрагиваются до моего предплечья, а затем голос замолкает, и в этой оглушительной тишине меня оглушает резкая боль в шее.
- Гарри! – я чувствую, как мне на щеку падает что-то мокрое, а затем мое лицо накрывают мягкие волосы, и ухо обжигает горячий шепот. – Очнись, Гарри, пожалуйста, очнись…
- Гарри, - взволнованно говорит кто-то совсем рядом необычайным - мягким и вкрадчивым – голосом, а затем волосы с моего лица исчезают, и холодные пальцы стирают слезинку с моей щеки. - Не мешай ему приходить в себя, - яростно шепчет обладательница запоминающегося голоса.
«И что они так переживают? – удивленно думаю я. – Это из-за меня?»
С минуту я напряженно пытаюсь вспомнить, кто я, но… В голову ничего не приходит, и я начинаю паниковать.
- Гарри! Гарри Поттер, ты слышишь меня?
Я – Гарри Поттер. Эти слова толкают лавину воспоминаний, которая застряла где-то по пути к моему головному мозгу, и я трясу головой, радуясь тому, что я все помню. С моих губ срывается легкий стон, и голоса замолкают, а потом хором восклицают:
- Гарри?!
- Пить, - шепчу я пересохшими губами.
К ним тут же прислоняют стакан, и обжигающе холодная жидкость увлажняет горло и приятно греет где-то в желудке. Только потом, когда последняя капля касается моих губ, я понимаю, что жидкость имеет характерный металлический привкус. Очень приятный привкус, но это ничего не меняет.
«Кровь?!», - думаю я в шоке, а с губ срывается:
- Кровь?!
Я резко открываю глаза – очков на мне нет - и поражаюсь тому, как четко видны все предметы.
- У нас получилось, - Франсуаза сияет почти детским восторгом. Наверное, однообразная жизнь за три с лишним тысячи лет немало наскучила ей.
- Я – полувампир? – я сажусь, и тут же падаю обратно на подушку.
- Ты – полувампир, - смеется она тихо. – Будем обращать девчон…
- Нет!
- Да! – кричит Илона.
Я растерянно перевожу взгляд с нее на Франсуазу и обратно.
- Да, - почти умоляюще говорит девочка, глядя на меня.
Я просыпаюсь только на следующий день и первым делом оглядываюсь по сторонам.
Кровать, на которой я лежу, напоминает аэродром. Огромное ложе (гораздо больше обычной двуспальной кровати) застелено черным шелковым бельем и завалено подушками в черных и белых наволочках. В ногах лежит небрежно смятый плед из белого стриженого меха. Тяжелый темно-синий балдахин гармонирует с синими же шелковыми шторами. Белые стены и черный ковер, уютный диван у камина и зеркало в серебряной раме. Рядом – выход из комнаты и еще одна дверь, судя по всему, ведущая в ванную комнату.
Я встаю с кровати, ожидая того, что голова в любой момент заболит, но мое самочувствие на удивление хорошее – и я почти бегу к зеркалу.
И долго смотрю на свое отражение, пристально вглядываясь в знакомые, хоть и изменившиеся немного, черты.
Из зеркала на меня внимательно, с интересом смотрит мальчик с аристократической бледностью кожи, темно-зелеными, с золотым отливом, глазами и прямыми черными волосами, спадающими на лоб. Его прическа, кажется, слегка растрепанна, но ему это очень идет; и создается впечатление, что эту небрежную растрепанность создавали долго и старательно. Мальчик высок и неплохо сложен, а его губы изгибаются в ленивой усмешке.
- Франсуаза! Илона! – я иду по коридорам огромного замка, но вокруг не попадается ни одной живой души. – Да что же это такое? – я в сердцах ударяю кулаком по деревянному столику, на котором стоит ваза с неизвестными, но очень красивыми цветами. После моего удара на столике остается небольшая вмятина, и я с минуту смотрю на нее, как зачарованный – но громкий хлопок выводит меня из оцепенения.
- Гарри Поттер! – пронзительным голосом восклицает маленькое ушастое создание с выпученными зелеными глазами величиной с теннисный мяч – домовой эльф. Прежде, чем я успеваю схватить его, он, прыгнув на подоконник, начинает яростно биться головой об оконную раму.
- Гадкий Тибби! – кричит он при этом. – Мерзкий, гадкий Тибби!
- Успокойся, - приказываю я. – И объясни мне, Тибби, кажется, кто тебя послал и зачем?
- Госпожа Франсуаза велела проводить сэра Гарри Поттера в столовую, сразу, когда он проснется, - шепчет Тибби несчастным голосом. – Тибби обязан наказать себя, сэр Гарри Поттер. Тибби не выполнил приказ.
- Спокойно, - мне удается взять себя в руки. – Сейчас ты проводишь меня в столовую, - я говорю четко, стараясь, чтобы истерика Тибби не повторилась. – А потом делай, что хочешь.
Эльф послушно кивает и семенит по коридору, а я иду за ним, стараясь запомнить путь.
Резные двери бесшумно отворяются, но Франсуаза, которая, сидя за длинным обеденным столом, объясняет что-то Илоне, поворачивает голову в мою сторону.
- Гарри, - улыбается она краешками губ. – Садись.
Я медленно опускаюсь на стул, не сводя взгляда с Илоны – и она смущенно улыбается мне. Ее кожа такая же бледная, как и моя, голубые глаза, большие, как и раньше, стали холоднее, а волосы уложены в красивую прическу. Она, кажется, стала немного повыше ростом, чем была, а телосложение – более изящным.
Я улыбаюсь ей в ответ.
- Ты как? – в голосе хозяйки замка слышится беспокойство.
- Лучше, чем когда это ни было, - честно отвечаю я.
Меч – изящный, древний, почти бесценный - небрежно держит в руках хрупкий мальчик в рваных джинсах. В его ушах можно заметить наушники от плеера, на губах видна улыбка, а двигается он легко и непринужденно, напевая при этом незатейливую мелодию.
Его меч летает быстро и почти бесшумно, но другой меч, меч противника – стройной девочки в доспехе – отбивает все удары. Видно, что мальчик сражается без труда, почти небрежно, а девочка уже выбилась из сил – и хватает одного только обманного хода, чтобы ее оружие отлетело в другой конец зала.
- Победа, - довольно говорит мальчик, прислоняя меч к горлу противницы – и она беззлобно огрызается:
- Конечно, победа. Ты можешь победить всех, и даже с Франсуазой продержался около трех минут – куда уж мне? – и она смеется, отталкивая меч рукой от своего горла.
- Ты должна уметь сражаться не хуже меня, - говорит мальчик с усмешкой.
- Да брось, - девочка укоризненно смотрит на него. – Ты самый лучший во всем, и мне не догнать тебя в любом случае. Ведь так… - она медлит. - Леван?
- Работа – это работа, - мальчик ухмыляется.
Прошло несколько лет нашей жизни у Франсуазы.
Теперь мы с Илоной владеем некоторыми способностями вампиров. Например, кровной магией – она у нас, как и у всех вампиров и полувампиров, теперь в крови. Чаще всего вампиры не используют ту магию, которая свойственна людям, но я, смешав свой немалый магический потенциал с кровной магией, добиваюсь впечатляющих результатов. «Впечатляющих», - так сказала Франсуаза, а для того, чтобы услышать эти слова от нее, поверьте мне на слово, нужно как минимум создать философский камень (она, похоже, считает, что это не так уж и сложно).
Франсуаза привлекает меня, как огонь мотылька. С одной стороны она, живая, полная сил и бодрости, напоминает молодую девушку. Вот только в отличие от последних, она за свою долгую жизнь научилась не говорить необдуманные вещи. Впрочем, в чертах Франсуазы – в золотых глазах, бледной коже, жгучем, опасном взгляде – нередко проявляются вековая мудрость и горечь, понятная только ей одной – и тогда я вспоминаю истинный возраст древней вампирши.
Франсуаза учит нас постоянно – то прохождению сквозь стены, то скольжению (перемещением методом, очень похожем на трансгрессию, но гораздо проще). Она без труда пробивает блоки людей, но вот мой блок – блок полувампира, редчайшего и могущественного, без ложной скромности, существа – пробить без моего желания не может даже она. Естественно, после многомесячных тренировок.
Мы прекрасно владеем мечом, имеем отличную физическую подготовку и знания во всех областях кровной и стандартной магии. Франсуаза пригласила мастера, который изготовил нам волшебные палочки, и теперь она лично обучает нас.
Обучать с нуля пришлось только Илону – я вновь поразил Франсуазу, на этот раз – своим знанием такой магии, что знают далеко не все взрослые волшебники. Однако, конечно, и мне есть, чему учиться. Как оказалось, не просто «есть», а есть такое количество знаний, о которых я не имел понятия и которыми просто не увлекался в прошлой жизни…
- Вы должны знать столько, чтобы могли победить меня. Тебе-то это и вовсе не должно составить особого труда, Гарри, - заявила Франсуаза и ловким и почти незаметным движением отправила меня в недолгий полет по заданной траектории.
Самыми утомительными из всех наших тренировок были занятия по физической подготовке и фехтование, но их я постиг в совершенстве. Даже несмотря на прошлые занятия физкультурой, моя форма оставляла желать лучшего – несколько лет в замке исправили это без труда. Обычно вампиры не гибкие – очень быстрые, стремительные, ловкие, они, конечно, обладают массой разных достоинств. Вот только гибкости среди них нет.
Однако то ли полувампиры отличаются от вампиров, то ли мы были обращены в слишком раннем возрасте – но, как бы то ни было, мое тело гнется, как пластилиновое. Гораздо лучше, надо признать, чем гнулось, пока я был человеком.
- Гарри! – мягкий, бархатный голос достигает моих ушей как раз тогда, когда я с интересом листаю огромный талмуд, полный дельных рекомендаций и заклинаний по Темной магии.
- Гарри! – звонкий, певучий голосок Илоны вторит ему, и я мягко улыбаюсь своему отражению в старинном подсвечнике. Люблю, когда моя небольшая семья делает что-то сообща – будь то занятия, конные и пешие прогулки и… Да что угодно!
Я действительно считаю Илону и Франсуазу своей семьей – этакой разнообразной, но очень любимой, надо сказать.
Любовь и привязанность в моей новой жизни приобретают, кстати говоря, несколько иную форму, чем в прошлой. Раньше я привязывался к человеку за одно только подобие заботы, ненавидел за один только упрек, обижался за малейшую недомолвку. Сейчас я по-прежнему не люблю недомолвок и утаек, терпеть не могу фальшивой заботы и назойливой опеки и научился ценить справедливую критику, пусть даже она не слишком-то нравится мне. И, возможно, я стал спокойнее.
Франсуаза всегда шутит, что я похож на древнего вампира – такие пустота и равнодушие в глазах присуще только им. Илона говорит, что мои глаза ее пугают, а сам я смотрю в зеркало и встречаю свой пустой, холодный взгляд с усмешкой.
Паренек в зеркале мало чем отличается от того, кого я увидел там после обращения в вампира. Да, он стал старше, выше, черты лица утратили детскость, но не потеряли того очарования, того неизведанно-манящего, что делало его притягательным и загадочным. Холодный, пустой взгляд зеленых глаз заглядывает будто бы в самую душу, но кому еще, как не мне, выдерживать его? Мягкие чувственные губы нисколько не изменились, а внешняя, обманчивая хрупкость и бледная, как у вампира (минуточку, я и есть вампир)… и бледная кожа полувампира делают мальчика в зеркале прозрачным.
Волосы, которые чуть-чуть не доходят мне до плеч, я обычно собираю в хвост, а холодные глаза закрываю челкой, и…
- Гарри! – два голоса звучат в унисон, и я, неохотно отложив книгу, прикрываю глаза.
Через секунду я стою в коридоре третьего этажа, и, так как голоса раздаются неподалеку, кричу в ответ:
- Я здесь!
Через секунду маленький вихрь по имени Илона сбивает меня с ног, и от неожиданности я не удерживаюсь на ногах. Мы падаем и кубарем катимся по лестнице, и я, слыша где-то неподалеку треск ломающегося дерева и звонкий смех Илоны прямо над собой, чувствуя тонкие руки, крепко обнимающие меня, фыркаю. И мы, наконец, приземляемся у подножия лестницы.
- Здорово, - Илона задумчиво оглядывает учиненный нами беспорядок – погнутые перила, разбитые вазы – который спешно ликвидируют домовые эльфы. – Судя по всему, падение с лестницы не грозит полувампирам ничем, кроме как…
- Кроме как хорошей трепкой, - вкрадчиво шепчет Франсуаза, незаметно переместившаяся за мою спину.
- Да брось, - я напускаю на нее слабые чары щекотки. – О чем вы хотели поговорить?
- Ах ты, маленький… - Франсуаза, на лице которой не дрогнул ни один мускул, прожигает меня золотыми глазами и отвечает сложной комбинацией из нескольких переплетенных порч и каверзных чар. Вот только в самый последний момент я изящно и плавно скольжу в сторону. И следующий час Илона, в которую попало проклятие древней, и Франсуаза бегают за мной по всему замку, попутно (между чарами и щитами) поясняя мне проблему.
- Видишь ли, Гарри, - Илона делает изящный перекат, уходя с линии моего заклинания. – Транталегра! Скоро нам придется ехать в Хогвартс.
- Протего! – я отпрыгиваю на безопасное расстояние. – Можем не ехать, если не хочешь. Анортунате максима!
- Баредо! – Франсуаза прикрывает Илону щитом, а затем в меня летит целый залп проклятий. – Серпенсориа! Паметто! Вингардиум Левиоса! Левите!
- Я тебе не поеду… – Илона поднимается на ноги одним плавным движением. – Ступефай!
Я разбиваю пикирующую на меня вазу еще в полете, прикрываясь от осколков обычным щитом, от двух заклятий просто уклоняюсь, а вот…
- Фините Инкантум! – Франсуаза понимает, какую ошибку сделала, создав змею, но я накрываю ее очередным щитом и отдаю несколько команд на парселанге, а обе руки (одна с палочкой, другая без) плетут сложнейшие комбинации.
- Протего!
Мои заклятия сметают щит подруги и отбрасывают ее на пару метров назад, а змея тут же обвивается вокруг ее ног.
- Сдаюсь, - Илона машет рукой. – Только убери с меня это.
- Протего! – я тоже создаю простейший щит, и тут же понимаю свою ошибку. – Баредо.
Лучи, посланные в меня Франсуазой, гаснут, а я, выскользнув из тени за ее спиной, хватаю ее в объятия и кружу в воздухе, не давая послать в себя еще пару-тройку совсем не безобидных заклинаний.
- Это ты, Дадлик? – тетя Петунья щелкает замками. – Что-то ты рано, милый, - в ее голосе слышатся нежность и гордость. – Я еще не… Вы кто?! – последние слова она кричит во весь голос.
- А вы не узнаете? – Илона небрежно заправляет за ухо прядь светлых волос, выбившуюся из высокого хвоста. На ее пальце блестит в солнечном свете скромное (по понятиям Франсуазы, конечно) колечко с бриллиантом, и тетя смотрит на него расширенными глазами. – Родного племянника?
- Гарри?! – в голосе тети звучит страх. И – не показалось ли мне – удивление и волнение…
- Пройдемте в дом, - я отталкиваю ее плечом и прохожу вглубь дома, в гостиную – а Илона не отстает от меня.
- Куда ты исчез? – тетя семенит за нами следом.
- Неважно.
- Мы обзвонили все больницы.
- Неважно.
- Мы думали, что ты умер.
- Но я ведь жив, - мои губы искривляются усмешке. – Так радуйтесь.
- Ах ты, мерзкий мальчишка!...
- Полегче, - бросаю я равнодушно и вольготно устраиваюсь на широком диване.
В доме номер четыре по Тисовой улице почти ничто не изменилось – все те же занавески на окнах, та же чистота, те же цветы в горшках. Вот только на лице тети, пожалуй, появилось несколько новых морщинок.
- Садитесь, - предлагаю я, откидывая челку с глаз, и тетя, завороженная моим взглядом, медленно садится. Кажется, она боится меня – и Дамблдора, конечно. Вдруг он узнает, что я исчезал?
- Вы никому не скажете, что я пропадал куда-то, - говорю я размеренно. – Я всю жизнь прожил здесь, с вами.
- Но…
- Вы ведь не хотите, чтобы о том, что племянник сбежал от вас, узнали некоторые люди? Это в ваших интересах.
- Ты знаешь? – тетя вскидывает голову, и я замечаю, как лихорадочно бьется жилка на ее шее.
- Я много чего знаю, - я растягиваю губы в усмешке. – Я жил с вами, ведь так?
- Конечно, - она кивает, задумчиво поправляя волосы, и бормочет себе под нос что-то про то, какую комнату для меня освободить. Кажется, мой вид и мое возвращение в целом потрясли тетю настолько, что она даже забыла спросить, кто такая Илона и что она делает в ее доме.
Глава 6
- Пока, Гарри, - щебечет Илона, целуя меня в щеку.
Дадли глядит на нас во все глаза. Кузен уже четверть часа как вернулся с прогулки, и все это время он пытается переварить новость, которую ему сообщила бледная, встревоженная тетя Петунья: «Гарри вернулся». Судя по всему, он мысленно пытается сравнить того худенького, забитого мальчика, которого он со своими друзьями задирал промозглыми осенними вечерами, и того, каким он увидел меня сейчас. Получается плохо.
- Пока, - я обнимаю Илону за плечи. Светлые, мягкие волосы на миг заслоняют мое лицо, и я чувствую слабый запах ванили.
- Я всегда рядом, ты же знаешь, - тихий шепот обжигает ухо. Такие моменты близости бывают у меня редко, и они, как ни странно, выбивают меня из колеи. Я мягко отстраняюсь.
В уголках глаз почему-то щиплет – неприятное, давно позабытое ощущение – и я отворачиваюсь, думая, что еще немного, и безукоризненная маска спокойствия слетит с лица, как луковая шелуха.
Щелкают дверные замки, раскрывается дверь, и вскоре хрупкая, беззащитная фигурка Илоны растворяется в темноте.
Я закрываю дверь и замечаю пристальный взгляд кузена – оказывается, он все это время оставался здесь. Смешно, но я забыл про него, как забывают про что-то, не стоящее внимания. На губах появляется усмешка.
- Ты… - Дадли делает шаг вперед и, по-видимому, сам поражаясь своей смелости, открывает рот. - Ты будешь жить здесь?
- Буду, - меня забавляет его нерешительность. – Ты хотел узнать что-то еще?
- А… - кузен открывает и закрывает рот. – Ты это… Ты точно Гарри?
Я откидываю голову назад и смеюсь – громко и весело. Таких вопросов мне давно не задавали. Вообще не задавали, если задуматься.
Эта вспышка веселья пугает Дадли, но он остается на месте, косо поглядывая на спасительный проход в кухню, где готовит ужин тетя Петунья. Он магл, и потому его мысли видны мне, как на ладони, даже без каких-либо усилий с моей стороны.
- Я не сумасшедший, - я ухмыляюсь. Выражение глубочайшего удивления и паники на лице кузена доставляет мне странное, почти эстетическое удовольствие. – Просто это был действительно смешной вопрос. Знаешь, я не задумывался над этим.
Судя по всему, такой мой ответ ни капельки не убеждает Дадли в моей полноценности и нормальности – он бочком пятится к кухне и затем одним резким, и от того особенно забавным прыжком, скрывается там; а я еще долго сижу на ступеньках и размышляю.
Действительно ли я Гарри? Да, так меня зовут, но ведь тот наивный ребенок, которым я был, погиб больше ста лет назад. Или нет – погиб через девять лет…. Погибнет. Если честно, я запутался.
«Я – Гари Поттер», - вдруг возникает в голове мысль. – «И то, что я изменился, никогда не сделает меня абсолютно другим человеком».
****
- Эй, мальчишка, - бурчит дядя Вернон, когда я спускаюсь ужинать.
- Я вас слушаю.
Мой голос холоден, как снег январской ночью, и дядя, не привыкший к таким ответам с моей стороны и отвыкший от меня в целом, замолкает. Его маленькие глазки на багровом лице бегают, как у воришки, которого поймали на месте преступления, а усы топорщатся в разные стороны.
Я беру тарелку, отрезаю широкий ломоть пирога – тетя следит за мной с поджатыми губами – и аккуратно опускаюсь на стул. Только тогда к дяде возвращается дар речи.
- Мальчишка, ты считаешь, что это в порядке вещей – пропасть почти на шесть лет, а потом заявиться в наш дом, как ни в чем не бывало?..
- Я считаю, что вы не хотите проблем, - отвечаю я презрительно. – А если те люди, которые просили позаботиться обо мне, узнают о том, что я пропадал…
- Так ты знаешь все?! – тетя со стуком кладет вилку на столешницу. – Откуда, Гарри?
- Я многое знаю, - повторяю я то, что сказал ей двумя часами ранее. – А вот те люди, которые просили обо мне позаботиться, не должны понять этого, - я улыбаюсь почти человеческой улыбкой. – Какая разница, тетя? Жизнь – игра, и все мы в ней актеры. Плохие, хорошие.… Какую роль сыграете вы, зависит только от вас.
Тетя смотрит на меня пораженно, дядя – с интересом, и только Дадли, который ничего не понял из моих слов, продолжает жевать пирог.
*****
Мне приходится вытерпеть поход с Хагридом в Косой переулок, но роль хорошего мальчика удается мне без труда, и простоватый лесничий ничего подозрительного не замечает. На этот раз я намеренно иду в магазин мадам Малкин гораздо позже, чем в прошлой жизни, чтобы избежать встречи с Драко Малфоем.
У меня есть большое основание полагать, что в этой жизни я попаду на Слизерин, и нельзя допустить того, чтобы кто-то с моего будущего факультета увидел Гарри Поттера в джинсах и растянутой футболке. Как говорится: первое впечатление всегда самое сильное.
Хагрид полон решимости подарить мне сову, но когда мы, наконец, заходим в «Волшебный зверинец», оказывается, что Буклю кто-то уже купил. Ругая себя на все лады, я выбираю черного филина, с ехидством делая в мыслях пометку о том, что Малфою придется пользоваться обычной совой – филин в «Зверинце» есть только один, и, как заверяет меня продавец, больше ни у кого такого не будет.
Время до конца лета бежит быстро – каждый день я ухожу от Дурслей и перемещаюсь к Франсуазе, возвращаясь на Тисовую улицу поздним вечером. Тетя больше не делает мне замечаний – только привычно поджимает губы в ответ на все мои действия.
Незаметно наступает первое сентября, и вот я уже стою на вокзале, куда привез меня дядя Вернон, и с усмешкой наблюдаю за семейством Уизли.
Вопреки моим ожиданиям, мне почти не больно – только досадно оттого, что девять лет я тратил на дружбу с человеком, который ее не заслуживал. Я замечаю Илону, которая проходит сквозь барьер, и, выждав некоторое время, следую за ней – мы договорились, что «познакомимся» в Хогварст-экспрессе, чтобы ни у кого не возникло подозрений относительно того, где Гарри Поттер познакомился с Илоной Лорани.
- Привет, Гарри, - стоит двери купе захлопнуться за мной после дежурного: «Здесь свободно?», - как Илона повисает у меня на шее.
- Я тоже рад тебя видеть, - улыбаюсь я, обнимая ее в ответ.
Потом мы просто разговариваем на отвлеченные темы, попутно листая увесистые тома, позаимствованные из библиотеки в замке для «легкого чтения». Я как раз настолько увлекаюсь описанием ритуала, позволяющего с помощью кровной магии уничтожить крестраж, что забываю обо всем на свете, когда дверь купе вдруг отъезжает в сторону.
- Занято, - хором говорим мы с Илоной, но тут знакомый голос презрительно спрашивает:
- Грязнокровки или?..
Книга Илоны с явным сожалением откладывается в сторону, а ее владелица сощуривает глаза.
- И тебе здравствуй, Малфой.
- Откуда ты знаешь мое имя? – удивляется Драко, и я позволяю себе легкую усмешку – у Франсуазы имеются досье на всех сколько либо значимых людей в магической Англии, снабженные колдографиями. Сколько часов мы потратили на то, чтобы заучить имена-фамилии работников министерства, Пожирателей, детей и взрослых… Мне, конечно, пришлось на порядок легче, но все же.
Взгляд блондина скользит по черному филину, нашей одежде, прическам, старинным переплетам книг «для легкого чтения», и он произносит на порядок дружелюбнее:
- Прошу прощения. В этом поезде столько грязнокровок… - он морщит нос, будто от неприятного запаха.
- Я полукровка, - улыбаюсь я краешками губ. – Гарри Поттер.
Это имя производит эффект взорвавшейся бомбы, и Малфой застывает соляным столбом. Потом он приходит в себя, и остаток пути мы разговариваем о Хогвартсе, погоде, политической ситуации в стране – стандартные темы для чистокровных.
Шляпа отправляет меня на Слизерин, и выражения лиц Дамблдора и Снейпа доставляют мне несказанное удовольствие. Илона вскоре присоединяется ко мне, и Слизеринцы, гордые, что Гарри Поттер попал на один факультет с ними, принимают нас неплохо. Я бы сказал, тепло, если это понятие вообще можно отнести к Слизеринцам.
После сытного ужина старосты отводят нас в гостиную Слизерина, которая, кстати говоря, нравится мне не больше, чем понравилась в прошлой жизни на втором курсе – то есть, совсем ни капельки. Стены из грубо обтесанных камней, длинный зеленый диван и неуютные кресла; факелы, которые отбрасывают на пол и стены зловещие тени – и ни одного окна. Что это за гостиная без окон?
Вот спальня действительно поражает меня, готового увидеть продуваемую ветрами, нежилого вида комнатушку. В ней не холодно – свежо, да, но промозглой сырости подземелий нет и в помине. Окна, вопреки моим ожиданиям, имеются – не настоящие, просто хорошая имитация, но все же. Из одного видно пространство перед замком – поляна, озеро и хижина вдали, а из второго - Запретный лес. «Показывают то, что происходит на самом деле», - хвастливо говорит Драко. – «Как потолок в Большом зале. Флинт говорит, их сам Слизерин делал».
Сейчас мне откровенно плевать и на Слизерина, и на Флинта, и на потолки – широкая мягкая кровать под зеленым балдахином манит меня, и я, сбросив надоевшую за день школьную мантию, укрываюсь одеялом до подбородка и блаженно жмурю глаза.
- Поттер, - зовет меня Драко, когда я задергиваю полог и откидываюсь на подушку, предварительно положив под нее волшебную палочку. «Постоянная бдительность!», так, кажется, говорил Грюм в моей прошлой жизни?
- Чего тебе, Малфой?
Язык шевелится еле-еле, будто налившись свинцом, а глаза слипаются.
- Спокойной ночи.
Я ожидаю от него чего угодно, но только не этого, и потому несколько секунд молчу, прежде чем ответить банальное:
- Спокойной ночи.
- Вон он, смотри!
- Где?
- Да вон, рядом с девочкой со светлыми волосами.
- Это он?
- Ты видел его лицо?
- Ты видел его шрам?
Этот шепот преследует меня с тех пор, как я вышел из спальни сегодняшним утром. За дверями кабинетов, где у меня проходят занятия, собираются огромные толпы школьников, которые пристально смотрят мне в лицо, когда я прохожу мимо.
Это все знакомо мне по прошлой жизни, где я попадал в похожие ситуации, но тогда рядом со мной был только завидующий отчаянной завистью Рон, а сейчас у меня есть Илона.
Она, кстати говоря, недоумевает, откуда я знаю расположение всех кабинетов, тайных проходов и портретов, и почему я ни разу не оступился на лестнице, как будто знаю, в каких местах обычно исчезают ступеньки – но ни о чем не спрашивает.
Привидения то ли боятся нас, то ли просто относятся ко мне и Илоне настороженно – чувствуют сущности вампиров, скорее всего. Пивз, которые не упускает случая забросать первого попавшегося под руку первокурсника бумажками (это в лучшем случае), обходит нас стороной, а Кровавый барон – привидение подземелий Слизерина – неизменно здоровается при встрече, вгоняя старшекурсников в ступор – на их памяти такого еще не бывало.
Кошка Филча по имени миссис Норрис шарахается от нас, задрав хвост и вздыбливая шерсть, и я только усмехаюсь – а вот Илона, похоже, искренне опечалена этим фактом.
Тем временем, приближается первое занятие по зельям…
спасибо, что выложили)))